То, что Джордж так и не пришёл в спальню, задело Агату ещё больше. Услышанное под конец разговора жгло, словно калёное железо, и то, что муж так и не понял, что попал по самому больному, мешало успокоиться и уснуть. В конце концов, усталость взяла своё, и Агате удалось забыться. Проснулась она вместе с Джорджем, по будильнику. И сразу же, увидев его невыспавшееся, посеревшее от усталости лицо, вспомнила их последний разговор.
- Доброе утро, - только и проронила она, немедленно поднимаясь с кровати, боясь продолжения вчерашнего. Что бы там ни решил за ночь Джордж, сама она своего мнения пока не поменяла и менять в ближайшее время не собиралась.
О возвращении Агаты с детьми в Билбери супруги объявили за завтраком. Дик и Бланш пришли в восторг от такой новости, правда, несколько поумерившийся, когда выяснилось, что папа пока останется в Лондоне. Однако, было обещано, что он будет приезжать к семье так часто, как только сможет, а значит, всё будет не так уж и плохо. Мистер и миссис Локридж тоже обрадовались этой новости, но, видя явное недовольство дочери, предпочли не лезть с лишними расспросами. Только отец обещал заняться билетами сразу после завтрака.
Сборы получились недолгими - все их вещи пропали во время налёта, поэтому в назначенное время Агате с детьми осталось только положить в сумку документы. На перрон Беррингтоны прибыли задолго до отправления поезда.
- Папа, мама сегодня целый день дуется, потому что я капризничала за ланчем, да? - вполголоса спросила у отца Бланш, всю дорогу не отпускавшая рукав Джорджа.

Услышав краем уха ответ Джорджа, Агата невольно скривилась. Ну конечно, мама дуется, потому что папа не выспался! Разумеется, истинной причины дурного настроения четырёхлетнему ребёнку было не объяснить, но и вариант, придуманный мужем, её почему-то не устраивал.
За весь день Джордж так и не подошёл к ней. Не обнял, не признал, что вчера перегнул палку. Не согласился повременить с отъездом, в конце концов. А она снова, как настоящая жена морского офицера, была вынуждена ждать где-то там, в глубоком тылу, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Он-то будет знать, что семья в  безопасности, а какого будет ей? Миссис Беррингтон так и не сказала мужу о том, о чём последнее время задумывалась всё чаще. Что ещё чуть-чуть - и словосочетание " жена морского офицера" станет для неё чуть ли не самым изощрённым издевательством.
- Мама, можно, я скорей займу наши места? - спросил тем временем Дик, которого вокзальная суета всегда приводила в полнейший восторг.
- Конечно, милый, - чуть рассеянно отозвалась Агата, благо, что они уже остановились напротив своего купе. - Только осторожнее, - привычно добавила она вслед поспешившему забраться внутрь поезда сыну. А потом обернулась к Джорджу.
Зря, наверное, они приехали сюда так рано. Нужно было что-то сказать на прощание, ужасно нелепо расставаться, может быть, навсегда, вот так, будто они друг другу совсем чужие. При взгляде на нежно прижавшуюся к отцу дочь по щекам потекли слёзы.
- О Джордж... - только и смогла прошептать она.
- Мама, не плачь, мы уедем, папа придёт домой и обязательно выспится, правда, папа? - мгновенно отреагировала Бланш, истолковав поведение матери по-своему.

Первым желанием Агаты было развернуться и молча подняться в вагон. Кажется, за всю ночь и весь день Джордж так и не понял, как больно задел. Запонки, квартира... Что это, шутка? Разве можно свести этим на нет всё то, что было сказано вчера? Он-то теперь и правда сможет засыпать спокойно, зная, что семье почти ничего не грозит, а вот каково будет ей, которой снова придётся ночи напролёт в бессильном отчаянии смотреть на пустую сторону кровати и молиться, чтобы Господь уберёг её Джорджи!
Как и предполагала Агата, в этот раз прощаться "достойно" не получалось. Возможно, те два дня, о которых она просила, действительно смогли как-то исправить ситуацию, однако, что думать об этом теперь, когда решение принято и его не изменишь!
Последней каплей оказалась протянутая рука. Как тогда, месяц назад, когда Джордж неожиданно возник на пороге картинной галереи. Только теперь она означала не встречу, а расставание. Возможно, в этот раз окончательное.
И, взглянув на эту руку, Агата не выдержала. Разрыдавшись в голос, она кинулась мужу на шею и схватила его так крепко, будто кто-то отбирал его у неё навсегда. Хорошо хоть, прилипшие к вагонному стеклу дети не могли слышать материнских рыданий. С их точки зрения казалось, что мама всего лишь обнимает папу на прощание, как бывало всегда. Джорджу же раньше никогда не приходилось видеть жену в таком состоянии.

Слова, которые Агата мечтала услышать ещё со вчерашнего вечера, наконец-то прозвучали. Джордж сожалел о том, что наговорил, да и она сама не могла сердиться на мужа долго. И хоть обида от того, что её, словно маленькую девочку, заставили делать что-то, чего делать не хотелось, притаилась где-то глубоко внутри, смотреть на Беррингтона волком и дальше уже было не возможно. Только вот прекратить истерику Агата смогла не сразу.
Прохожие очень скоро перестали обращать какое бы то ни было внимание на мужчину в форме, целующего свою жену. Подобных пар здесь было не сосчитать, и каждый был занят исключительно собственными эмоциями и переживаниями.
- Обещаю, - утирая слёзы перчаткой, выдавила из себя Агата, когда Джордж прервал их поцелуй. - А ты обещай звонить каждый день, даже несколько раз, и приезжать так часто, как только сможешь.
Если уж Джордж теперь служит не на корабле, то наверняка сможет чаще брать увольнительные. О долге перед отечеством, необходимостью спасать родину и жребий жены офицера она больше слышать не хотела. Хватит с неё того, что снова приходится расставаться.
- И никогда не говори мне больше того, что сказал вчера, - добавила она, снова обнимая мужа, пряча лицо на его груди. - И прости за то, что так на тебя разозлилась...

На последующую просьбу Агата сначала лишь улыбнулась. Просто и открыто, как делала это обычно, когда Джордж к ней подходил. И правда, как эта простая мысль не пришла ей самой в голову! Ведь у неё вещей, ежечасно напоминающих о муже, было превеликое множество: от тех самых пресловутых запонок до верхней одежды. Кажется, давно, ещё в тридцать девятом, он увозил с собой её фотографию. Смешно предполагать, что старая карточка пережила крушение "Ливерпуля", да и в госпитале мужа, наверное, опознали бы раньше, будь при нём хотя бы малюсенький кусочек прошлого. Мысленно Агата себя обругала: вот ведь дурочка! Вместо того, чтобы дуться на Джорджа целый день, лучше бы поискала у матери какой-нибудь свой снимок.
А потом ненадолго задумалась, что может быть сейчас при ней, что было бы необременительно носить с собой каждый день. Так и не найдя ничего более подходящего, Агата вытащила из уха серёжку с небольшим топазом и, чуть отогнув дужку, аккуратно закрепила её на узле галстука, вместо булавки. А потом чуть виновато глянула на Джорджа снизу вверх:
- Кажется, ничего более подходящего у меня с собой нет. Прости, мне стоило подумать об этом раньше...