Кунсткамера

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Кунсткамера » Конец начальной поры » Первым делом дирижабли, эпизод третий


Первым делом дирижабли, эпизод третий

Сообщений 1 страница 17 из 17

1

1. Название: И держаться при встречах лишь строго.
2. Дата: сентябрь 1895 года.
3. Место: дом Генриха фон Ланге, дом Эммы фон Ланге, цветочная лавка миссис Смолл.
4. Действующие лица: Генрих фон Ланге, Эмма фон Ланге.
5. Краткое описание: Супруги, после печального инцидента видятся крайне редко. Встречи ограничиваются официальными случаями и семейными праздниками.

0

2

За окнами было темно и сыро. Туман выглядел так, будто в чернила добавили молоко. Мистер Дин, как обычно возился с дезинфицирующим раствором, тщательно полоща в нем гибкую дыхательную трубку.
- Уже трое. Вы слышали? – он обернулся, мельком глядя на человека, сидящего в кресле.
Генрих кивнул. Его стылое, безэмоциональное лицо или вернее то, что от него осталось, не выражало ровным счетом ничего. Однако взгляд казался внимательным и сосредоточенным.
- Никаких улик кроме ничего не значащих мелочей, - продолжал Дин, пересказывая несвежие, с душком, новости. – Неужели эти ослы с начищенными пуговицами не способны навести порядок? – мужчина вздохнул и придирчиво поглядел на трубку в свете газовой лампы.
- Рано или поздно эта проблема будет решена. Если жители Лондона не стали счастливыми наблюдателями очередной провокации, - послышался сухой, ироничный смешок. Генрих поднял подбородок, покорно, словно бы для удара мизерекордии, подставляя шею мистеру Дину.
Каждый день ровно в семь утра, после необходимых гигиенических процедур, начинался именно так. Томас Дин, чья должность именовалась коротким емким словом «ассистент», вставлял дыхательную трубку в искусственную фистулу глотки своего подопечного, затем подключал портативный дыхательный аппарат, крепившийся у Генриха на спине.
- Спасибо, - облегченно выдыхал фон Ланге каждый раз, когда его лицо накрывала полотняная маска, похожая на ту, которую надевают пилоты под шлем, а следом еще одна, снабженная респиратором и затемненными стеклами в прорезях для глаз. Дин стягивал на затылке шнуровку, затем поправлял господину фон Ланге жесткий, накрахмаленный воротничок. Генрих аккуратно оглаживал широкий галстук пластрон, застегивал запонки, затем прятал лишенные ногтей пальцы в мягком лайке перчаток.
- Передавайте мои поздравления Вашей матушке, - Томас Дин поклонился и принялся собирать в небольшой металлический бокс необходимые для ежедневной работы инструменты.
- Обязательно передам, - свет отразился в темных стеклах, за которыми были скрыты глаза фон Ланге.
Сегодня ему предстоял нелегкий день. День рождения его матери, Изабеллы фон Ланге. В списке приглашенных числилось имя жены.
Эмма. Однажды она стала его благословением и его проклятием – женщиной, в одночасье разрушившей все надежды на счастливый брак. Генрих невольно вспоминал слезы под вуалью невесты, ее испуганное лицо и крик, которым однажды под утро Эмма разбудила его. Стук оброненной газовой лампы.
В девять утра он поздоровался с матушкой, затем тут же попрощался, спеша покинуть дом. Нужно было выбрать два букета: для Эммы и для матери. Второй он полагал выбирать вместе с Эммой. Несмотря на размолвку, это был их маленький ритуал, которому супруги не собирались изменять.
Пятидесятичетырехлетняя вдова тщилась сохранить молодость, и дети старательно поддерживали ее иллюзию, как Изабелла фон Ланге поддерживала ее каждый раз, когда для Генриха клали столовый прибор, которым он уже давно не пользовался.   Гомогенизированная, бесвкусная  пища, содержащая концентрат питательных веществ и витаминов направлялась в желудок через другую более тонкую трубку, которую он глотал три раза в день.
Обед был назначен в полдень.
Под отвратительный сигнал клаксона фон Ланге махнул матери рукой и сел в паровой экипаж. Хлопнула дверца.
- У нас десять минут на цветочную лавку и десять на дорогу, - бросил он управлявшему экипажем слуге. - Надеюсь, госпожа фон Ланге уже готова, и мне не придется долго ждать.

0

3

Сегодня утром Эмма одевалась дольше обычного. В день рождения своей свекрови она должна была выглядеть идеально. Равно как и на Рождество, Пасху и день рождения мужа. Вот собственно и всё. Последние полтора года госпожа фон Ланге видела супруга только в эти дни, превращавшиеся в невыносимую пытку, но, несмотря на это, всё равно ожидаемые с нарастающим нетерпением. Ах, если бы она могла повернуть время вспять! Эмма бы всё отдала за то, чтобы кто-нибудь тогда отговорил её от опрометчивого поступка, полностью разрушившего и без того хрупкое семейное счастье. Она и не думала отрицать свою вину, более того, осознавала, что заслужила гнев Генриха, но не может же он вечно ненавидеть её и держать вдали от себя!
Перед каждой встречей госпожа фон Ланге давала себе слово, что заставит мужа выслушать и простить, и каждый раз первую половину дня она набиралась смелости, чтобы потом, когда он желал ей спокойной ночи на пороге её дома, она решалась, начинала его бессвязно умолять, но тот ни разу так и не дал ей договорить до конца, тем самым напоминая, что такие вещи не прощаются.
- Госпожа! Так какие серьги доставать? - горничная уже в который раз повторила свой вопрос, тогда как хозяйка была слишком глубоко погружена в свои раздумья. Словно бы очнувшись ото сна, Эмма рассеянно взглянула на объёмную шкатулку, стоявшую на туалетном столике.  Львиная доля её содержимого состояла из подарков мужа, что опять таки наводило на грустные мысли. Генрих с регулярностью, которой позавидовали бы многие женщины, присылал супруге подарки, приличествующие их положению в обществе, но госпожу фон Ланге они не радовали. Все эти холодные камни не могли заменить тепло его тела, от которого она сама отказалась по глупости и малодушию.
- Жемчуг. Я надену ту жемчужную пару, что были присланы на день ангела, - наконец решилась Эмма и протянула руку в ожидании, когда Эбби подаст хозяйке выбранные украшения.
Мало кто понимал причину печали госпожи фон Ланге. То, что супруги живут отдельно, ни для кого не было секретом. Родителей Эммы эта новость сначала встревожила, но когда они поняли, что разводиться Генрих не собирается и продолжает оплачивать счета лорда Хитклифа, все их волнения как рукой сняло.
- Я не виню тебя, девочка моя! Ты и так пожертвовала ради нас слишком многим. Главное, что всё остаётся в рамках приличий, - сказала ей тогда мать. Сейчас Эмме было стыдно вспоминать и о том, что когда-то она соглашалась с леди Хитклиф. Господи, какой же дурой она была! Если бы она могла повернуть время вспять, то упала бы мужу в ноги, закатила бы какой угодно скандал, обещала бы всё, что угодно, но только не согласилась бы на собственный дом и редкие встречи по необходимости, унизительность которых была очевидна, кажется, только ей одной.
- Милая моя, это же лучше развода! - увещевала её подруга Дороти всякий раз, когда госпожа фон Ланге пыталась объяснить причину своей бесконечной тоски и апатии.
Но сегодня нельзя было предаваться унынию. Сегодня нужно быть самой красивой. Для него. Самозабвенно выбиравшей платья и драгоценности женщине было невдомёк, что, подчёркивая свою красоту, она тем самым лишний раз указывает мужу на его уродство. Ей всего лишь хотелось понравиться тому, с кем хотелось снова быть рядом.
Вдруг снизу послышался резкий треск звонка, а затем приглушённые голоса, один из которых явно принадлежал Генриху. Эмму тотчас же охватила паника:
- Эбби, посмотри, всё ли в порядке с причёской! Нигде не выбиваются прядки? Да поторопись же, господин фон Ланге терпеть не может ждать! А где моя накидка? Я слышала, сегодня будет прохладно. Ах, она не подходит под перчатки, я говорила, что мне будет не с чем носить её!
Не слушая оправданий и увещеваний горничной, Эмма поспешила вниз. Как и ожидалось, Генрих ожидал жену в холле. Мгновенно смутившись от волнения и охвативших её чувств, госпожа фон Ланге смогла лишь присесть в дежурном книксене и протянуть супругу руку, затянутую в тонкую лайку, для такого же дежурного поцелуя. Все слова, что она хотела сказать в самом начале, словно застряли в горле.

Отредактировано Эмма фон Ланге (2011-08-28 04:33:43)

0

4

Генрих не спешил. Сняв шляпу и передав ее лакею, он внимательно разглядывал женщину, выбежавшую к нему. Смотрел сквозь затемненные стекла на ту, по которой соскучился. Молчал, считая секунды, чтобы не позволить себе лишнего.
Дорогое, голубиного цвета пальто было по-щегольски небрежно расстегнуто. На шее лежал жемчужный кашемировый шарф, в петлице серо-стального пиджака виднелась белая гвоздика. Туфли блестели как всегда, как будто не в сентябрьскую слякоть он выходил из парового экипажа и его ноги вовсе не касались земли.
- Леди Эмма, доброе утро, - фон Ланге дал женщине отдышаться, справиться с волнением и принять подобающий вид.
Затем, в единственном нарушив этикет, не сняв перчаток, он взял ладонь жены в свою. Низко склонился, почти касаясь лбом тыльной стороны кисти. Легко выпрямился и так же легко подал букет.
Вместо улыбки. Белые астры. Воспоминания.
- Мне нужна Ваша помощь, чтобы выбрать букет для матушки, - ни больше, ни меньше. Слова, отмеренные как горькая микстура. Иногда ему казалось, что эти слова – единственное, что еще объединяет их. Голос звучал вежливо, прохладно и отстраненно. В своем эгоистичном отчуждении, тщательно соблюдая раз и навсегда проведенную границу, фон Ланге не задумывался о том, что раз за разом мучает жену.

0

5

Забыв о том, что ведёт себя просто неприлично, Эмма застыла, мёртвой хваткой вцепившись в букет. Генрих всегда дарил ей астры, ещё когда у них всё было хорошо. Сейчас же цветы были лишь очередным бесспорным доказательством её вины, а холодный и равнодушный тон супруга лишний раз говорил о том, что прощать он её не собирается.
- Доброе утро, сэр Генрих, - наконец выдавила из себя Эмма. Голос предательски дрожал. Всё, что она намеревалась сказать мужу буквально сразу же, как только он переступил порог этого дома, мгновенно улетучилось из головы. Фон Ланге явно не хотел слушать супругу, не желал её извинений и просьб, да и никогда бы в жизни вообще не приехал сейчас сюда, если бы не необходимость соблюдать приличия.
О, эти приличия! Порой Эмма ненавидела те законы, по которым вынуждена была жить. Весь город знал, что они с мужем живут отдельно, весь город молчаливо поощрял Эмму, шепчась за спиной о том, что родители должны быть просто извергами, раз отдали единственную дочь человеку без лица. Немудрено, что бедняжка сбежала при первой же возможности. А в лицо они улыбались Генриху в театре и на торжественных приёмах и притворно удивлялись, почему госпожа фон Ланге до сих пор не подарила мужу наследника.
- Как скажете, сэр. Я буду рада помочь Вам, - ещё одна дежурная фраза в ответ на больно кольнувшие слова. Потому что его матери Эмма тоже не могла смотреть в глаза. И если на прощение Генриха ещё можно было рассчитывать в обозримом будущем, то о том, чтобы искупить свою вину перед Изабеллой фон Ланге, и речи не могло идти. Ну какая мать простит подобное унижение своего любимого сына? Чудовище, монстр - вот слова, которые выкрикивала до смерти перепуганная Эмма полтора года назад, забившись в самый дальний угол одной из комнат. Нет, такое не забывается... Хорошо хоть, у госпожи фон Ланге хватает такта и терпения пускать на порог свою невестку хотя бы несколько раз в год.
Покраснев от нахлынувших воспоминаний, за которые теперь было так стыдно, и, как всегда, не решаясь высказать то, что висело камнем на сердце, Эмма последовала за мужем в паровой экипаж. Когда Генрих помогал супруге усаживаться в салон, ей внезапно подумалось, что, если он отметит серьги, которые прислал буквально пару месяцев тому назад, и которые она ещё ни разу не надевала на людях, то, возможно, у неё ещё есть шанс вернуть его расположение.

Отредактировано Эмма фон Ланге (2011-08-28 04:39:37)

0

6

Смятение супруги было привычным для Генриха. Эту неловкость он воспринимал исключительно как проявление прежнего страха, несмотря на то, что Эмма каждый раз пыталась объясниться и рассказать об истинном значении всех этих вздохов, дрожи и ускользающих взглядов.
- Нам нужно чаще появляться на публике, - заметил он как будто между делом, когда паровой экипаж тронулся с места. - Сплетники стали слишком быстро забывать о том, что у Вас есть муж - хриплый выдох - сдавленный ироничный смешок. Чета фон Ланге сидели напротив друг друга, и теперь Генрих беззастенчиво и вдосталь глядел на Эмму. Он был рад, чертовски рад, и вместе с тем испытывал горечь. Темные стекла глазниц уставились в лицо молодой женщины.
Невысокая, с ладной фигуркой, в этом темно-зеленом платье, прекрасно оттенявшем свежий цвет лица, она была как всегда очаровательна. Но куда более очаровательной супруга виделась ему без платьев и драгоценностей, которыми он теперь осыпал ее взамен прежних ласк.
Несмотря на близость в кромешной темноте, он помнил каждую линию ее тела. Помнил, как она дрожала перед тем, как вскрикнуть не от испуга или боли, а от удовольствия, которое он мог и хотел ей дарить.
Оказаться отвергнутым было невыносимо. Однако и это пришлось принять, постепенно смирившись, не тратя время на объяснения, раз и навсегда решив, как будет лучше, за всех.
Закованный в жесткую оболочку своих дорогих костюмов, спрятанный как черепаха в панцире, он все равно желал ее, каждый раз убивая тоску с женщинами, которым завязывал глаза и стягивал за спиной руки, чьих имен никогда не спрашивал. И хоть шлюхам не стыдно было показать лицо, ведь те видели всякое, он подспудно боялся вновь услышать испуганный крик.
- Три убийства. Всему причиной влияние и деньги, - короткая констатация факта. – Я беспокоюсь. О Вас, - тон голоса был по-прежнему спокоен вопреки произнесенным словам.

0

7

"А про серьги так ничего и не сказал..." - с тоской подумала Эмма, отводя взгляд, чтобы хоть на секунду скрыть от мужа разочарование. Не имея возможности видеть глаза Генриха, она почему-то была уверена, что тот смотрит на неё с осуждением, и от этого становилось ещё тяжелее. Иногда ей думалось, что, упроси она мужа снова открыть изуродованное взрывом лицо, она выдержит его взгляд, не пугаясь и не отводя лица, и тем самым докажет, что тогда совершила ошибку, что теперь всё будет иначе. По крайней мере, воспоминания, которые первый месяц раздельного проживания были кошмарными, теперь уже таковыми не казались. Или она переоценивала свою смелость? От просьбы снять маску женщину останавливал только страх не выдержать этого зрелища ещё раз. Потому что повторения той сцены уже не сможет простить не только Генрих, но и она сама. Поэтому госпоже фон Ланге не оставалось ничего иного, как отводить взгляд и надеяться, что муж смотрит на неё не так осуждающе, как она того заслуживает.
- Если Вы хотите, то, конечно, мы будем появляться на людях чаще. Может, абонируем ложу в театре? Дороти сказала, что последняя постановка "Нюрнбергских мейстерзингеров" - это что-то потрясающее, - к концу фразы Эмма растеряла всю свою уверенность и последние слова произнесла так, будто бы её желания прямо противоречили тому, что она говорила. На самом деле, ей было совершенно всё равно, куда идти с мужем, главное, что теперь их встречи не будут ограничиваться несколькими приёмами в году. Это был самый замечательный подарок, который Эмма получала от супруга за последние полтора года, только верилось в это с трудом. Генрих никогда не проводил с женой больше времени, чем того требовали общественные условности. Неужели он всё же решил дать ей ещё один шанс?
Следующие слова супруга снова удивили и обеспокоили молодую женщину. Конечно, она слышала об убийствах, но, занятая только своим горем, и помыслить не могла, что опасность может грозить ей или, о ужас, Генриху.
- Кому я нужна? - с неожиданной горечью произнесла Эмма. Слова эти были сказаны не только касательно убийц, только вот захочет ли Генри понять их истинный смысл? - Я же совершенно не в курсе Ваших дел.
Но слова супруга обеспокоили её. Эмма не решилась продолжить эту опасную тему посреди улицы, не взирая на то, что они были в паровом экипаже, и даже шофёр не мог их слышать. Всё равно она опасалась заикаться о проектах Гнериха, зная о том, насколько важно для него то, чем он занимается.
- Но полиция ведь скоро поймает этих выродков, правда? - сказала и тут же прикусила губу. Ещё одно слово, которое она буквально выплюнула в лицо прибежавшему успокаивать её супругу тогда, давным давно, когда она совершила непоправимую ошибку.

Отредактировано Эмма фон Ланге (2011-08-28 04:45:48)

0

8

- Что ж, послушаем то, что посоветовала Ваша подруга Дороти, - Генрих не удержался от иронии. Слова сопровождались тихим смешком. – Но только в этом последуем ее советам. В остальном – нет, - фон Ланге медленно покрутил кистью руки. Несколько лет жесты заменяли ему мимику. Усилиями врачей подвижность рук сохранилась и теперь тому, кто хорошо знал Генриха или умел наблюдать за ним, всегда было ясно, в каком он настроении пребывает. По жестам. По коротким усмешкам, которые заменяли улыбки.
- Помнится, в прошлый раз она советовала Вам поскорее обзавестись любовником, - фраза была сказана легко, как констатация обыденного факта. Если госпожа фон Ланге не живет с мужем, у нее должен быть любовник. Разумеется, спрятанный так хорошо и так надежно, чтобы знал весь ближний круг. Но Эмма была патологически верна Генриху, и эта верность все время сбивала его с толку, когда он был готов ее отпустить. Иронизируя, фон Ланге в глубине души боготворил эту странную преданность, иной раз превознося Эмму словно недостижимый идеал.
Желал, наблюдал издалека, изводился молча. Одно время даже организовывал слежку, чтобы разбить ореол невинности, перестать терзать себя и носиться с образом Эммы, словно ребенок с куклой.  Но частные сыщики один за другим не обнаруживали за леди фон Ланге никаких грехов.
Говоря с ним, Эмма то и дело отводила взгляд, и Генрих вспомнил, как она отчаянно молила больше не прикасаться к ней.
- Вами могут шантажировать меня, - фон Ланге пожал плечами. – Если это только не очередная провокация и не исходит от самих полицейских. Мы с мистером Дином не верим в парней с блестящими пуговицами, потому что их можно хорошо купить.

0

9

"Боже, ну за что он так?! Да, я виновата, я очень виновата, но..." После слов о любовнике хотелось разрыдаться. Эмма даже не могла начать опровергать слова мужа, потому что это даже утверждением не было. А как можно оправдаться в том, в чём тебя не обвиняют напрямую? Весь город судачил о причинах разлада в семье фон Ланге, и большинство было убеждено, что у молодой привлекательной женщины просто не может не быть кого-нибудь на стороне. И чем меньше поводов для пересудов давала леди Эмма, тем с большим рвением городские сплетники старались приписать ей то одного, то другого ухажёра. Даже Дороти, и та не верила, что у подруги никого нет, и воспринимала бессменный ответ "я верна Генриху" как недоверие.
Но Эмме казалось, что, даже не будь она до беспамятства влюблена в своего мужа, то всё равно не смогла бы нарушить брачные обеты. Оскорбив его отказом, выказав отвращение, которого приличная жена не должна и не может испытывать к своему мужу, особенно такому заботливому и ласковому, как Генрих, она и так нарушила законы и Бога, и людей. В довершение сделать его посмешищем для всего города - это было бы верхом неблагодарности. А потому городским сплетникам оставалось только зубоскалить по поводу идеальной репутации госпожи фон Ланге и гадать, какими угрозами сер Генрих держал в узде молодую хорошенькую жёнушку.
- Я буду осторожна. К тому же, я редко выхожу из дома, да и то всегда в сопровождении кого-нибудь из домашних... - с грустью произнесла Эмма. Это была чистая правда. Все визиты, являвшиеся неотъемлемой частью жизни женщин её круга, совершались исключительно в обществе матушки, все выходы в свет - только с мужем.
Причина, по которой Генрих попросил супругу об осторожности, оказалась прозаична и лишь ещё больше растроила женщину. Оказывается, он волновался о себе, а не о безопасности жены. И Эммма не могла его за это винить, хотя от его последних слов на душе стало горько и обидно.
- Может, мне стоит прекратить делать визиты? - обречённо проговорила она. Если для безопасности Генриха нужно будет превратиться в затворницу, она сделает это без раздумий. Всё, что угодно, лишь бы хоть частично искупить свою вину перед мужем.

0

10

- Нет, - коротко ответил фон Ланге. – В этом нет надобности, - увидев, что его последний ироничный выпад огорчил  Эмму, Генрих протянул руки и взял ладони жены в свои. Осознав, что безрассудно ранил, он теперь искренне хотел загладить огорчение. Так получалось каждый раз, супруги фон Ланге были обречены ходить по кругу.
- Вы молоды, красивы, - начал Генрих осторожно, поглаживая ладонь Эммы. – У Вас есть все, чтобы жить счастливо. Не стоит ограничивать себя в развлечениях, - голос звучал тише обычного, мягко. Горькая ирония рассеялась как дым.
Прикосновение сквозь перчатки. Кольцо с крупным изумрудом на безымянном пальце правой руки. Кольцо, подаренное им. Иллюзия связи. Обманчивое ощущение близости, которым Генрих, сам того не замечая, мучил себя и Эмму.
Однажды привыкнув скрывать лицо, фон Ланге довольно быстро привык скрывать и чувства. Мир не принимал его таким, каким он теперь был. Если бы Генриху повезло чуть меньше и его семья не обладала такими средствами, он вряд ли выжил бы, а потому чувствовать себя счастливчиком было вдвойне мучительно, ибо фон Ланге знал, что слишком многое зависело от денег. Однако ему казалось, что расположение Эммы, поначалу тоже купленное у ее отца, не зависело от драгоценных подарков и наставлений сэра Хитклифа, который устроил брак, будто сдал дочь в ломбард. Хотелось верить, и потому фон Ланге был щедр вдвойне.
Теперь молча человек в маске гладил маленькие ладони жены, и в этих прикосновениях была сдержанная, безмолвная нежность. Он знал, что несмотря ни на что Эмма так и останется его маленькой, любимой девочкой.

0

11

Невольно вздрогнув от прикосновения его рук, Эмма подняла глаза на супруга, будто бы пыталась распознать по тёмным прорезям для глаз, не является ли это внезапное проявление нежности очередной издёвкой. "Есть всё, чтобы жить счастливо? У меня нет тебя!" - хотелось выкрикнуть что есть мочи, но идеальное воспитание настоящей леди намертво сковало уста, заставляя лишь в котороый раз мучиться от невысказанных чувств и желаний.
Совет не ограничивать себя в развлечениях опять прозвучал, как злая ирония, невзирая на то, что был сказан уже куда мягче предыдущего комментария. Он уже настолько перестал уважать собственную жену, что открыто предлагает завести любовника? По его мнению, это только вопрос времени? Или Генрих, как и прочие горожане, считает такое положение вещей само собой разумеющимся?!
А сам он? Неужели всё это время один? Дороти не раз увещевала подругу перестать корчить из себя монашку, напирая как раз на то, что Генрих-то наверняка ни в чём себе не отказывает. Так, значит, если он приемлет мысль о любовнике у своей жены, то и сам не брезгует подобными связями?
Эта мысль опять больно уязвила женщину. В то время, как она проводит в слезах бессонные ночи, живёт одними лишь воспоминаниями, он... Даже думать об этом было невыносимо. Вконец раздосадованная, Эмма поёжилась, но не решилась вырвать ладони из рук супруга. Эти прикосновения были так редки и так желанны, что она просто не могла позволить себе пренебрегать ими, как бы больно при этом ни было и как бы ни хотелось большего.
- В таком случае, нам действительно стоит почаще выбираться на люди. Матушке последнее время часто нездоровится, а, кроме неё, я могу появляться в общественных местах лишь с Вами. Если Вы, конечно, не против, - торопливо добавила она. Меньше всего ей хотелось тяготить Генриха своим присутствием. Но и упустить возможность почаще видеться с мужем Эмма тоже не могла.

Отредактировано Эмма фон Ланге (2011-08-28 04:52:59)

0

12

Разговор, похожий на тихие шаги в темноте, которыми он когда-то прокрадывался в ее спальню, как вор. Подумать только! Чтобы любить собственную жену, которая фактически и юридически принадлежала ему безраздельно, необходимо было скрываться. Жестоко, пожалуй, приказывать не зажигать свет, но разве был другой выход?  Фон Ланге, поднимая свадебную вуаль с заплаканного лица Эммы, пообещал себе, что больше никогда не испугает жену. Изворачивался, хитрил. И если Эмма тосковала по их странному семейному счастью, Генрих понимал, что оно было шито белыми нитками, с того самого момента, когда он попытался это счастье купить у старика Хитклифа.
Тестя фон Ланге искренне ненавидел. Был предупредителен, как обычно прохладно любезен, говорил только о финансовых делах и намеренно ни слова об Эмме.
Возможно, если бы жена нашла любовника, ему было бы легче пережить эту проблему, продолжать обеспечивать Эмму дальше, любить издалека, навещать изредка, но фон Ланге понимал, что это не меньшая трусость, чем отправить Эмму с глаз долой. Понимание того, что молодая женщина стала заложницей интересов вначале собственной семьи, затем чужой неполноценности, травило душу, ибо Генрих не был настолько глуп, чтобы не понимать очевидного.
Эмма не убирала рук, и теперь это давало слабую надежду на благосклонность. Однако Генрих был уверен в том, что женщина еще не определилась с чувствами, а потому вел себя крайне осторожно.
- Да, - короткий привычный ответ. «Да» или «Нет» фон Ланге произносил чаще всего, не особо заботясь об объяснениях. После этого вопрос более частых встреч считался решенным, но он не спешил отпускать ее ладони, гладил большими пальцами тонкие пальцы и молчал до тех пор, пока паровой экипаж не остановился у цветочной лавки. Ладони пришлось размокнуть, чтобы в следующий момент, следуя четкому церемониалу этикета, помогая Эмме выбраться из экипажа, сделать еще один формальный жест – подать руку.

0

13

После короткого ответа Генриха Эмма захотела тут же засыпать его вопросами. Где? Когда? Как часто и как долго они будут видеться теперь? Через сколько времени ей ожидать следующего визита? Но это было бы слишком смело, слишком назойливо и неосторожно. Вконец запутавшаяся женщина боялась сказать лишнее слово, чтобы в очередной раз не обидеть мужа. Лишь виновато улыбнулась, всеми силами пытаясь скрыть радость от принятого решения, а про себя уже обдумывала, какие украшения больше подойдут к новому тёмно-серому шёлковому платью, которое, по её мнению, превосходно подчёркивало цвет её глаз, а, следовательно, должно было прийтись по вкусу и Генриху.
Выйдя из экипажа, Эмма всед за мужем направилась к цветочному магазину. Вот уже второй год супруги фон Ланге регулярно приезжали к миссис Смолл, державшей лучший цветочный магазин в городе. Каждый раз Эмма чувствовала себя неуютно под строгим и внимательным взглядом этой женщины, бывшей чрезвычайно любезной со своими постоянными клиентами. Однако от Эммы, очень остро реагировавшей на общественное мнение, сложно было скрыть немой укор, с которым хозяйка цветочной лавки желала госпоже фон Ланге доброго утра.
Вот и сейчас, невольно поёжившись от приветствия цветочницы, она застыла на пороге магазинчика, крепко сжимая ладонь мужа и будто бы демонстрируя этим жестом всему миру, что всё у них в полном порядке, а все пересуды и сплетни не имеют под собой ни малейшего основания.
-Доброе утро, миссис Смолл, - по возможности уверенно ответила Эмма и тут же повернулась к Генриху, будто бы черпала сил в его невозмутимости. - В прошлом году мы дарили Вашей матушке чайные розы. Может, в этот раз ей доставят радость тюльпаны? Я слышала, в этом сезоне они чрезвычайно популярны.

0

14

Сколько проблем могла бы решить невозмутимая, белозубая улыбка, благодаря которой Генрих раньше прекрасно выкручивался из неловких ситуаций. Например, когда очередная певичка из кабаре заставала его наедине с очередным подающим виды молодым поэтом. Где теперь были та певичка, тот поэт и спокойная, уверенная улыбка?
Генрих держал ладонь Эммы крепко, давая понять, что он здесь, рядом.
Пока не истекло время и паровой экипаж, ожидающий их на слякотной улице, не превратился в тыкву и заколдованный принц не исчез.
Поздоровавшись с хозяйкой цветочного магазина, фон Ланге повернулся к жене, таким образом обозначая взгляд, затем склонился ближе.
- Я целиком и полностью полагаюсь на Ваш вкус, леди Эмма.
Он хотел бы доверить ей не только выбор цветов, но и многое другое, но пока что мог себе позволить разве что не отпускать руку.
Миссис Смолл, опершись сухонькими ладонями о прилавок, сдержанно улыбнулась и как будто нарочно переспросила:
- Тюльпаны? – взглянула на Генриха прямо, в упор, словно пыталась разглядеть взгляд. Затем всплеснула руками, улыбнулась шире и воскликнула:
- Ну конечно, тюльпаны! Какие бы предпочла госпожа фон Ланге?
Крепкая мужская рука гладила ладонь Эммы. Край рукава пальто скользил по запястью. Сейчас, оказавшись рядом с ней так близко, Генрих думал отнюдь не о цветах. Это было мучительное, но вместе с тем невыразимо нежное deja vu.

0

15

Вот уже два года Эмма не могла привыкнуть к своей новой фамилии. Особенно странно и неловко было слышать такое обращение при Генрихе. В её представлении единственной законной госпожой фон Ланге была его мать, а уж никак не она, опозорившая своим малодушием имя мужа.
Казалось, в этом он был с ней полностью согласен, и именно поэтому, как и в прошлый раз, предоставил выбор цветов супруге. Будто бы она знала, что придётся по душе леди Изабелле! Честно говоря, Эмма была уверена в том, что больше всего на свете свекровь желала бы другой невестки, а потому любой выбор оказался бы неугодным. По мнению мнительной женщины, Генрих не мог этого не знать, а потому специально поручал ей все эти, казалось бы, невиннейшие мелочи. Разумеется, его мать не скажет ни слова, с безупречной вежливостью примет любой букет или подарок, но ведь бывают случаи, когда и без слов всё ясно.
С явной неохотой отпустив руку супруга, Эмма медленно пошла вдоль рядов, делая вид, что внимательно присматривается к цветам. Это был словно какой-то никому не нужный фарс. У миссис Смолл весь товар был исключительно первого сорта, а потому можно было не глядя указать на понравившиеся цветы, не заботясь об их качестве, да к тому же как можно угодить тому, кто должен тебя ненавидеть? Но, если Генрих решил наказать жену ещё и таким способом, то ей не оставалось ничего иного, кроме как играть по его правилам в надежде когда-нибудь заслужить прощение.
- Будьте добры вот эти, - Эмма указала на огромную вазу с роскошными цветами сорта "Адмирал ван Эйк".
"Можно подумать, мой выбор имеет хоть какое-то значение... - с тоской думала она, глядя, как помощницы миссис Смолл торопливо выбирают тюльпаны покрупнее и составляют из них букет. Госпожа фон Ланге оказалась вновь рядом с мужем, как только он расплатился за цветы. Ей явно хотелось как можно скорее покинуть магазинчик, где не только хозяйка, но и последняя девочка на побегушках,казалась, смотрела на них с супругом, как на некую диковинку. В такие моменты Эмма чуть ли не завидовала, что у Генриха есть эта маска, за которой не видно эмоций. К тому же, в экипаже чета фон Ланге вновь, пусть и ненадолго, но остались бы в одиночестве, которое хоть и приносило невероятные мучения, всё же было отчаянно желанно.

0

16

Ничего не изменилось. День был таким же туманным и серым, когда они вышли на улицу. Небо не прояснилось, такая же огромная пропасть отделяла супругов фон Ланге друг от друга. Молодая женщина была грустна, словно на похоронах.
В отличие от Эммы, которая сейчас завидовала Генриху, тот мечтал иной раз выбраться из своей непробиваемой скорлупы, в которую угодил по воле несчастного случая. Человек-футляр любовался бледно-розовыми цветами в руках молодой жены, такой близкой и одновременно недостижимой, и чувствовал вполне естественное желание.
Да, он хотел ее. Хотел так же сильно, как в первый день их близости, когда ему пришлось бороться с ее страхом и доказывать, что Эмма может быть счастлива рядом с ним. Собственная наивность вызывала разве что злую усмешку, желание близости было словно скользящая петля, затягивающаяся на горле и мучительно режущая кадык.
Он прекрасно помнил сказанные ею слова.
- Эмма… - голос, как прикосновение. Короткий оклик. Генрих давно не называл ее просто по имени, вырвалось само. Опрометчиво. Слово – не воробей, теперь не поймать. Шумный, привычно шипящий вдох был более долгим, чем обычно. Готовый повторить ее имя несколько раз, он на сей раз сдержался и привычно прохладно произнес:
– Позвольте, - поддержав супругу под локоть, скрылся следом внутри экипажа.

0

17

Она уже и припомнить не могла, когда последний раз супруг называл её просто по имени, без этого официального обращения, которое всякий раз подчёркивало, как далеки они сейчас друг от друга. Была ли это попытка посильнее уколоть или же банальная оговорка, Эмма не знала, да и знать не хотела. Соблазн подумать, что обратиться по имени Генриха заставили остатки былой нежности, был велик, но госпожа фон Ланге прекрасно знала, как горько потом будет вновь очнуться от этой грёзы. Слишком часто она принимала безукоризненную учтивость мужа за нечто большее. А потому сейчас Эмма лишь на долю секунды задержалась в двери экипажа, пытливо вглядываясь в прорези для глаз маски, а потом с едва слышным вздохом уселась напротив Генриха.
До дома фон Ланге ехали молча. Чтобы снова не мучить себя изнуряющими сомнениями и переживаниями, женщина принялась мысленно перечислять все дела, которые нужно было сделать по приезде в особняк, в котором она не жила уже полтора года, но, несмотря ни на что, где за ней продолжали держать её комнату, так же как и Генриху продолжали ставить столовый прибор за обедом. Видимость нормы. Соблюдение приличий любой ценой и при любых обстоятельствах, невзирая на то, что все прекрасно осведомлены о том, как обстоят дела на самом деле. Но это ничего не меняло, и Эмма с готовностью принимала правила игры, раз уж никак не могла изменить ситуацию.
Будь у неё выбор, она бы приехала незадолго до остальных гостей, а то и вовсе осталась бы дома. И почему свекровь всякий раз настаивала на том, чтобы невестка проводила в их доме весь день? Не иначе как чтобы та ещё раз в полной мере могла почувствовать свою ужасную вину перед всей семьёй. Нельзя было утверждать с полной уверенностью, что лампа, стоящая в её спальне, была та самая, что она зажгла в роковую ночь, но уж точно поставили её туда не просто так. Всё в доме Генриха вольно или невольно напоминало беспрестанно винившей себя женщине о своей главной ошибке. Картину полного отчаяния дополняла необходимость улыбаться гостям и делать вид, что всё прекрасно. Именно поэтому мысли о предстоящем приёме вызвали у Эммы лишь ещё один тяжкий вздох.

0


Вы здесь » Кунсткамера » Конец начальной поры » Первым делом дирижабли, эпизод третий