Вечер был тих. Солнце успело спрятаться за горы и теперь только легкое розовое зарево из-за пиков немного освещало небо. Под сенью деревьев уже царил сумрак; и деревня, и храм погрузились в него, как в темную воду. Воздух был густым и влажным от испарений.
Кагеби, вернувшаяся с  поля, мыла ноги. Рядом младшая сестра лила воду из черпачка прямо на натруженную спину брата. Тот, покряхтывая и охая, крепкими ногтями скреб кожу.  Из-за приоткрытой двери слышно было как мать загоняет на ночлег козу, понукая и шлепая хворостиной.
- Оюн, где отец? - юноша, выпрямившись, натягивал чистую рубашку прямо на мокрое тело.
- Пошел в кузню, еще не вернулся, - девочка, отставив черпак, прилипла к Кагеби.
Арвай сел к столу, откинул полотенце, прикрывавшее еду, и, оторвав кусок лепешки, сунул ее в масло и съел. Когда вернулась мать, сели ужинать. Кагеби больше помалкивала. С последней встречи с Джагатаем она сделалась совсем задумчивой и даже грустной. Мать пыталась выведать в чем причина, но, не дознавшись, решила, что девушка попросту влюбилась.
А на душе у той было неспокойно. Она всякий раз возвращалась в своей памяти к злополучной драке, и чувства ее остались неизменными. Она хотела было поговорить с Мунгеном, но тот на несколько дней пропал в лесу: знать, отсиживался, как зверь в берлоге, в своей лесной времянке. Сегодня только она увидела его мельком, когда возвращалась с поля.
Из задумчивости  ее вырвал шум, донесшийся со двора.
- Что это? - уставшие глаза матери занялись тревогой, вспыхнули как солома от огня.
Снаружи слышался топот подков, лошадиное ржание, крики и свист.
- Неужели Дикий гон опять? - ахнула мать. Взвизгнув, Оюн прижалась к ней, спрятала лицо.
- Нет, не может быть! - Кагеби вскочила и рванулась было к двери, но брат поймал ее за пояс и толкнул на место.
- Сиди! - сердито и тревожно крикнул он и, схватив мотыгу, выбежал из дома.
Мать и сестра схватили девушку за руки, удерживая и уговаривая остаться. Потянуло дымом, слышался звон металла и свист тетив. Дышать скоро стало невозможно, и женщины выбежали из дома прочь. Оглянувшись, Кагеби увидела, что кто-то поджог их крышу. Но не только она занялась огнем, полыхал весь поселок, и девушке даже показалось, что напавшие всадники почти купаются в огне. Черными, быстрыми силуэтами они метались, сшибая неосторожных жителей и размахивая кривыми мечами. Арвая было не видно. Мать же, вовремя заметив несущегося конника, что было силы оттолкнула дочерей в кусты, и для Кагеби все смешалось, завертелось в огненном неистовстве.

Отредактировано Кагеби (2011-11-27 15:41:21)

Девушка, давясь криком, наблюдала как всадник волоком тащит ее мать по земле. Под рукой барахталась, плача, Оюн.
- Маааа! - заревела девочка, пытаясь выбраться из объятий сестры и кинуться следом.
- Тихо! - Кагеби прижала сестру к земле, накрыла собой, защищая и не давая глупышке вырваться. Она закрыла ей глаза рукой, но Оюн цепкими пальчиками пыталась отвести ладонь от своего лица.
В страхе девушка озиралась в поисках места, где можно было бы укрыться, ускользнуть, но не находила. Кругом была бойня. Дородного, крепкого как дуб, кузнеца четверо нападавших подняли на копья, заливая взрыхленную землю черной, вязкой кровью. Из спины у несчастного торчали несколько стрел, а он все еще продолжал шевелиться, сучить ногами. Его красивая жена визжала, превратившись в полуголую ведьму, каталась в саже, пытаясь сбросить с себя воина, рвавшего на ней юбку. Крики, метавшиеся среди деревьев, могли сравниться только с криками всех демонов на свете.
Спиной Кагеби ощутила жар, что-то уязвило ее, как овод, под лопатку. Оглянувшись, она увидела, что дом завалился набок, а вместе с ним и крыша, ярко полыхающие развалины угрожали поджечь и куст, и забор, рядом с которым они с сестрой притаились, снопами искр и углей.
Перед самым ее лицом в землю ударили копыта. Девушка вскрикнула и, схватив Оюн, бросилась бежать прочь, уже не видя, не понимая опасности. Всадник, хохоча, без труда догнал ее и прошелся по спине нагайкой. Кагеби, упав и задыхаясь, стала подталкивать сестру:
- Беги! Беги дальше! В лес, Оюн, скорее! - закусив от страха губы, девчонка ринулась вперед, а танцовщица, едва только встав, повисла на стремени всадника. Тот схватил Кагеби за косы, намотав их на руку, и пустил коня в галоп с места. Из-за завесы боли и духоты ей показалось, что ее кто-то зовет.
Всадник, подъехав к спешившимся товарищам, оставил девушку у их ног, а сам, размахивая саблей, с гиканьем вернулся к общей рубке, чтобы схлестнуться с подоспевшими воинами Ночной Погибели.

Отредактировано Кагеби (2011-11-27 19:49:35)

Быстрые, привыкшие к просторам кони кочевников неслись как ветер. Некоторые воины уже были одвуконь, отобрав лошадей у поверженных противников. Они увозили с собой столько ценностей, сколько успели ухватить. Пленников или тащили за собой на аркане, или везли, перевалив поперек седел. С гиканьем они устремлялись все дальше от подожженного храма и преследователей, и только трое отстали, попав под мечи Джагатая и его всадников.
Кагеби едва дышала, зажатая между лукой седла и воином, который показался ей весь отлитый из металла. Пластины на его доспехах царапали ей бок, и девушка очень боялась свалиться и угодить под копыта коней. Она всхлипывала от боли и страха, все прочие мысли выветрились из ее головы. Остались только эта бешеная скачка в темноте и улюлюканье, запахи крови, гари и лошадиного пота. 
Они остановились только когда начало светать. К этому времени Кагеби уже была почти в беспамятстве, поэтому ее просто бросили на землю там же, где и остальных пленников. Понемногу приходя в себя, она оглядывалась, растирая затекшие руки и ноги, которые немилосердно кололо. Рядом, стеная, жались друг к другу другие женщины, было и несколько детей. Кагеби заметила, что ими оказались не только ее соседки и подруги, но и незнакомые девушки.
Стан был из войлочных юрт. Сколько их стояло, танцовщица не смогла сосчитать, но только рядом с пленниками их виднелось не меньше десятка. Пока воины расседлывали лошадей и скидывали награбленное в большую кучу, о перепуганных насмерть селянах забыли. Только несколько разновозрастных детей бегали вокруг, дразня и закидывая пленников камешками и комками грязи. Лица у них были плоские, с очень узкими, как щели глазами, а кожа смуглой. Речь их казалась полузнакомой, но Кагеби не смогла разобрать ни слова.
Они сидели на солнцепеке до тех пор, пока не пришел статный, широкоплечий мужчина в очень богатом, вышитом халате. За ним семенила очень сердитая женщина с чернеными бровями. Воины, охранявшие пленниц, низко поклонились, и, выказывая всяческое почтение, отошли в сторону, давая рассмотреть ночной улов. Кагеби сжалась, стараясь казаться как можно незаметнее. Их вожак отобрал четверых: на двоих указала женщина, а двоих он выбрал сам. На оставшихся махнул рукой, дозволяя воинам поступать как вздумается.
Глядя ему в след, девушка думала о том, как можно не выть и не метаться от боли и тоски, которые теперь укоренились в груди. Она погрузилась в них, как в разлившуюся реку.

Едва завечерело, кочевники стали собирать костры и готовиться к пиру, чтобы отпраздновать победу. Вскоре стойбище наполнилось запахом мяса, от которого сводило голодный желудок. Днем пленникам дали только лепешки с толокном и куски жареной требухи, пахнувшей дичиной, и Кагеби есть не стала. До полудня она проплакала, как и другие, а потом их по одной или по двое развели в разные стороны. Девушку, которая тигрицей кинулась на одного из мужчин, плеткой избили так, что она не смогла подняться и ее уволокли без памяти. Танцовщица не сопротивлялась. Мыслями она была далеко, там, куда, казалось, ей возврата уже никогда не будет. 

- Моя новая рабыня глупая, покорная овца, - сказал на пиру Максут, взяв с блюда баранью лопатку.
- Чего еще ожидать от этого племени мягкоруких? - спросил его сосед. - Тот, кто держит мотыгу, не может держать меч. Если есть траву, и сам станешь как овца. И кони у них чахлые, потому что не гуляют по степи.
- И все же эта земля обильна, - заметил мужчина с бородой, прибитой сединой как инеем. - Тут много пушных зверей, трава так высока, что прикрывает пояс. Если местные племена будут платить ясак, чего еще желать?
- Будут, - скрипуче сказал хан Талха. - Когда-то я слышал, что здесь, за горами, живут настоящие воины, свирепые и буйные, как барсы. Но теперь я вижу, что это все выдумки, - он поднялся, выпрямился во весь немалый рост и обратился к пирующим воинам. - Мои ястребы, мои степные волки! Эта земля будет нашей, как встарь! Всякая тварь и всякий человек будут принадлежать нам отныне, пока луна и солнце не упадут с неба!
Ответом ему был неистовый и радостный рев. Выхватив сабли, воины лихо покручивали ими над головами и славили хана.
- Теперь приведите захваченных рабынь! - распорядился Талха. - Я хочу, чтобы они пели жалобные песни и царапали себе лица, вспоминая своих убитых! Пусть радуют мне сердце.

- Пойте! - сухорукий толмач толкал пленниц, понукая. - Пойте! Не то вас высекут по пяткам.
Женщин упрашивать не пришлось. Они заголосили поначалу нестройно, но потом затянули заупокойную песню, раскачиваясь и ударяя себя в грудь. Талха довольно щурился, слушая, что переводит для него толмач.
- Спроси, знают ли они танцы, - наконец произнес хан.
Когда сухорукий задал пленницам вопрос, Кегеби, до этой минуты сидевшая почти безучастно, вдруг оживилась.
- Я умею танцевать, - она встала. Толмач вытолкал ее в круг между накрытыми столами.
Кагеби искоса посмотрела на него. Знает ли старик их обычаи так же, как и язык? Знает ли, чей храм кочевники сожгли ночью, чьих жрецов подвесили вниз головами на молитвенном дереве? Страшась, отступать она все же не собиралась, потому что надежда замерцала как манящий огонек.
Скинув с плеч кожух, танцовщица подняла руки ладонями вверх и запела, чтобы остальные могли подхватить мотив, который много раз слышали дома. Проходя в танце первый круг, Кагеби заметила, как напряжены лица подруг по несчастью, которые пели для нее и отбивали ладонями ритм, а потом она закрыла глаза и уже горе повело ее за собой.

- Убейте ее! - закричал один из воинов, вскакивая с ковра и указывая на танцовщицу. - Убейте! Она призывает демонов!
Кагеби, стоявшую среди столов с пищей, трясло. Голова девушки запрокинулась, тело выгнулось назад так, что пыльные косы коснулись земли. Максут, быстрый, как змея подскочил к ней, чтобы зарубить, но сабля его встретила узкие девичьи ладони, и клинок зажало в пальцах, как в кузнечных клешнях. На мгновение воин встретился взглядом с той, которую называл покорной овцой, а потом закричал от страха и боли, когда рабыня воткнула в его живот переломленное лезвие. Максут упал, корчась, а Черная Сатхи наступила на его голову босой ногой, тяжелой как медный столп. Череп воина хрустнул, кровь хлынула из его рта, ушей и носа, и мужчина затих.
- Убейте! - раздался визг. Воины, крича, обнажили оружие, а селянки, уткнувшись в землю, в страхе закрыли головы руками, причитая.
- Как ты смела, мерзкая ведьма, колдовать передо мной?! - воскликнул хан Толха, стискивая тяжко окольцованные пальцы.
Черная Сатхи закричала в ответ на древнейшем языке, затрясла в гневе головой, топая ногами так, что, казалось, содрогалась земля. От голоса ее, похожего на рев множества труб, закладывало уши. Толха вжался в свой покрытый шкурами походный трон и едва не обмочился. Ему почудилось, что в  черном зеве девичьего рта перед ним распахнулись врата ада. Он окаменел, поглощенный ужасным видением беспросветной тьмы, которая превратила грудь его в ледяной, зимний омут.
Богиня, причитая, повернулась вокруг себя, простирая руки как будто в мольбе и укоризне, и всякий, кто держал оружие, начинал задыхаться, тонуть на сухой земле, извергая из легких соленую, как слезы, воду. Царапая горло, воины падали с выпученными в агонии глазами. Сатхи визжала и бесновалась, удушая или поджигая всякого, до кого только могла дотянуться.

Вымазанное гарью и раскрасневшееся лицо девушки было строго. Она смотрела на Джагатая как никогда смело и без обычной робости, и даже не смотря на изорваную, обгоревшую одежду, царапины и ссадины осанка ее оставалась горделивой. Освободившись от рук Касара, она выступила альбиносу на встречу. Приблизившись вплотную, Черная Сатхи взяла Джагатая за виски и заставила нагнуться, обхватив голову. Ладони у нее были горячие и твердые, как нагревшееся железо, и такими же оказались губы, а дыхание - как суховей. Богиня поцеловала альбиноса в лоб, как будто рану прижгла, но от этого поцелуя по телу Джагатая растеклось тепло, каждая жилка отозвалась сладостным звоном. А затем дух покинул свое хрупкое вместилище, и девушка тяжело осела на землю, норовя завалиться набок, и только тихо всхлипнула. У нее самой никаких сил уже не осталось. Чудо закончилось.

Очнувшись после двухдневного сна, первое, что увидела Кагеби, было морщинистое и темное как печеное яблоко лицо старухи Вахир. Бормоча, она гладила девушку по голове, а увидев, что та проснулась, добродушно засмеялась и ущипнула Кагеби за щеки. Они обнялись. Танцовщица была рада старой няньке.
Вахир, не заставляя ждать, рассказала Кагеби о том, что ее соплеменники и товарищи по несчастью благополучно добрались домой. И не просто так, но вернув награбленное и даже пригнав маленькую отару овец. Из родных в живых, к сожалению, остались только отец Кагеби и ее младшая сестра. Вахир дала девушке выплакаться на своем плече, поглаживая и успокаивая.
- Мы все когда-нибудь теряем своих близких. И сами когда-нибудь умрем. Но подумай сама, сколько ты сделала для своей деревни. И для моего хозяина. Я никогда не видела его таким, - старуха поджала губы, пристально глядя на то, как девушка размазывает по щекам слезы. - Он бросился за тобой как обезумевший.
Через некоторое время, когда Кагеби успокоилась, поела и привела себя в порядок, она вышла из своей комнаты, чтобы увидеть Джагатая. Не смотря на горе, сердце ее было так же полно радости от того, что она избавлена от рабской доли в чужом стане. События той ночи в памяти ее запечатлелись чередой ярких вспышек и провалов, но она как никогда полно ощущала божественное прикосновение и прежде никогда не думала, что ярость может быть такой испепеляющей.
- Джагатай, - она без стука отворила дверь в его покои, заглянула в комнату и сразу же увидела, что у двери ее уже ждут псы, вечные спутники альбиноса. Быстро улыбнувшись ему, Кагеби немного задержалась, чтобы погладить Наяна и Нэвниза, иначе они просто не дали бы ей пройти.
Приблизившись к Джагатаю, она приложилась лбом и щекой к его рукам, поцеловала тыльную сторону ладони. Нужно было хоть что-нибудь сказать ему, но Кагеби чувствовала, что обычных слов благодарности тут будет недостаточно, сколько бы она ни произнесла. Пару мгновений она стояла в нерешительности, опустив голову, а потом прижалась к альбиносу.
- Спасибо, - едва слышно произнесла девушка, пряча влажные глаза.

Отредактировано Кагеби (2011-12-04 19:16:00)

- Я знаю, - негромко ответила девушка, рассматривая белое, острое лицо. Рядом с Джагатаем она чувствовала себя защищенной, в его заботе сомневаться больше не приходилось. - Мне кажется, что я до сих пор чувствую тебя здесь, - Кагеби прикоснулась к своей голове, кончиками пальцев помассировала лоб. - Как ночью, в битве...
Не пытаясь отстраниться, она никак не могла понять то теплое чувство, которое успокаивало и заставляло тоску отступить.
- Неприятно, когда у тебя крадут, правда? - Кагеби неуверенно улыбнулась, но тут же смекнула, что украсть могут лишь у того, кто что-то имеет. Она не смогла бы сейчас отрицать, что между нею и Джагатаем нет отчуждения. - Мы снова в долгу перед тобой. Но зато ты действительно поступил как хозяин земли и как защитник, - девушка разгладила рукав его одежды, сбившись на середине фразы. - И это... очень для меня ценно. Я не знаю, чем отблагодарить тебя.

- Хорошо, - танцовщица согласно опустила голову.
Вахир была права, Ночная Погибель действительно сильно изменился с тех пор, как привез ее, Кагеби, в замок впервые. Девушка догадывалась, чувствовала, что причина в ней самой, но стеснялась спросить напрямик, чтобы удостовериться. И в то же время живо помнила, как Джагатай признался ей, что она ему нравится.
- Хотя этого и очень мало за то, что ты вернул меня домой, - она неохотно, колеблясь, отошла, чтобы сесть на стул с резными подлокотниками. Не смотря на долгий сон, Кагеби все еще чувствовала потребность в отдыхе, свинцовая тяжесть никак не хотела покидать тело. Поманив к себе Наяна, она принялась наглаживать пса, почесывая его за ушами и под подбородком. Тот смирно уселся, подставляя голову. - Как ты станешь следить за тем, чтобы меня никто не украл? - Кагеби невольно улыбнулась.

- Значит, действительно связаны, - девушка опустила голову и слегка зарделась. Объятия альбиноса и его бережные прикосновения разволновали ее, и она смущена была тем, что теперь он, возможно, ощущает и различает ее эмоции так же ясно как свои.  Сама Кагеби присутствие Джагатая ощущала сейчас как ровное, спокойное тепло, такое же приятное, как ласковое солнце раннего лета. И в то, что он может услышать, поверила сразу же.
Пытаясь скрыть смущение, она теснее обняла Наяна, прижалась щекой к холке. В ответ волк заурчал, наугад смазал языком по плечу, пытаясь облизнуть. Кагеби быстро успела привязаться к обоим псам, которые оказались на диво отзывчивыми и послушными.
- Я буду по ним скучать, - призналась танцовщица. Она с сожалением всякий раз вспоминала о том, что не может даже попросить щенка, потому что такого зверя непросто будет выкормить. Кагеби перевела взгляд на мужчину, но так ничего и не сказала, осеклась.
- Может быть, выйдем на ту твою площадку? - предложила она после недолгого раздумья. - Я хотела бы подышать свежим воздухом.

- Это действительно твоя земля, - откликнуться на чужие эмоции оказалось неожиданно просто. Усевшись на пол, девушка посмотрела на альбиноса снизу вверх. Ходьба по длинным переходам далась ей нелегко, и поддержка Джагатая была приятна вдвойне. Нэвниз улегся рядом, а его брат вынюхивал что-то в  углу. - Она нуждается в тебе больше, чем ты думал.
Глядя на долину, залитую золотом и пурпуром, Кагеби невольно вспомнила о родных и снова почувствовала тянущую боль потери. Отвернувшись, она украдкой вытерла глаза. Плакать при Джагатае ей не хотелось:  вспомнила чьи-то слова о том, что больше всего мужчинам докучают женские слезы.
- Пожалуй, все таки хорошо, что ты украл меня тогда, - танцовщица заставила себя улыбнуться, вспомнив о причинах, по которым она оказалась здесь впервые.