Прошел почти месяц с того времени, как Уильям не видел Агату Беррингтон. Сначала он сам твердо решил больше с ней никогда не встречаться, будто себе в наказание за горячность, потом, когда произошло примирение с Джорджем, от всего прочего вновь отвлекла напряженная работа, а затем начались бомбежки… Лондон, еще не до конца оправившийся от прошлого «блица», опять запылал пожарами.
Неожиданно умер дядя Уильяма, тот самый, благодаря протекции которого его не отправили воевать. Мать, и без того изводящая его своими телефонными истериками, стала совсем невыносима. Уильям по-своему жалел ее, ведь немолодой уже женщине, вдове офицера, приходилось одной заботиться о тяжело больной дочери, его младшей сестре. Помня о долге сына, Картрайт понимал, что должен хотя бы изредка приезжать к ним загород, но не делал этого, ссылаясь на загруженность работой, только присылал все необходимое и молчал, никого, даже Джорджа, никогда не посвящая в свои семейные проблемы.
Вот и теперь он выбрал поездку в Билбери Плейс, а не визит к матери. Время шло, и надо было, наконец, все для себя решить раз и навсегда.
В этот раз Уильям был сам за рулем. Дважды он собирался повернуть обратно, чувствуя, что сейчас при одном только появлении Агаты будет способен нарушить данное Джорджу слово. Тот факт, что Беррингтон позволил навестить его супругу в свое отсутствие, говорил о многом: с одной стороны, такой поступок был актом доверия, с другой  - проверкой Уильяма.
В конце концов, Картрайт все же добрался до Билбери Плейс, решив, что это будет последний раз, когда он увидится с Агатой наедине.

Такого приема Уильям не ожидал. Можно было подумать, что ничего плохого не случилось: все та же теплая, приветливая улыбка в его адрес, все те же дружеские поцелуи. Если бы Картрайт не знал Агату, то мог бы подумать, что она лишь надела маску благодушия, прикрыв ею холодное негодование, однако на нее подобное было не похоже.
Уильям нахмурился, но все же, хотя и помедлив, поцеловал подставленную щеку, а потом поскорее сделал шаг в сторону. Аромат духов Агаты пьянил до головокружения. А, может быть, ему показалось?
- Без происшествий, - ответил лейтенант, коротко кивнув. – Как у вас тут дела? Все нормально?
Погладив по голове Дика, Уильям подхватил на руки Бланш. Девчушка тотчас же поцеловала его, обняв за шею.
- Моя принцесса… - в этот момент Картрайт подумал, что будь дети Агаты постарше, он бы не смог спокойно смотреть им в глаза.
- А когда приедет наш папа? – спросил Ричард.
- Думаю, что скоро, - уклончиво ответил Уильям и повернулся к хозяйке дома. - Агата, я не надолго. Ты не против, если мы поговорим где-нибудь наедине?

- Да, конечно, - машинально ответил Картрайт, попутно собираясь с мыслями. У него не было заготовленной речи и, он вдруг понял, что впервые оказывается не в силах подобрать нужные слова – все они заранее казались нелепыми. Дошло до смешного: им овладела совсем уж дурацкая, мальчишеская растерянность, и Уильям некоторое время просто молчал, остановив взгляд на аккуратных руках Агаты.
Она была рядом. Не так близко, как в тот злополучный вечер, но все же. Кроме того, Джордж был далеко, в Лондоне. Сейчас некому было яростно сжимать кулаки и вышвыривать его вон. Можно было попытаться… Попытаться сделать что? Вновь обронить эти простые три слова, которые из его уст будут звучать нелепо и оскорбительно? Или того хуже – встать на колени, припав губами к краю ее платья?
Уильям готов был рассмеяться в голос. Дурак, какой же он все-таки дурак.
- Я должен… - голос звучал негромко, но твердо. – Я должен попросить у тебя прощения, Агата. За многое. Не только за ту выходку в ночь на Рождество.
Лучше всего было бы просто сказать «прости». Уильям прекрасно понимал, что Агате меньше всего нужны его долгие речи, рискующие перерасти в длинную исповедь, но, быть может, эгоистично полагал, что после долгих лет молчания сквозь стиснутые зубы имеет право на то, чтобы высказать хотя бы четверть из того, что всегда хотел ей сказать.
Прежде, чем продолжить, Уильям на минуту прикрыл глаза, как человек, слишком долго смотревший на солнце.
- Прости меня за испорченный праздник, за нанесенное тебе и Джорджу оскорбление, - по поводу последнего Картрайт чуть слукавил, на самом деле считая, что друг все-таки несколько преувеличил его вину. -  Я очень долго пытался быть просто другом и перестать все время о тебе думать. Дело дошло до самого постыдного.

Напряженность Агаты от него не скрылась. Уильям прекрасно понимал, что завязавшийся разговор ей неприятен, куда охотнее молодая женщина послушала бы истории из светской жизни Лондона, которыми он развлекал ее обычно.
- Я всегда восхищался твоей добротой, - Уильям отвернулся к окну, а, повернувшись обратно, обжег Агату взглядом. – Однако сейчас сижу и думаю, почему же ты  добра ко мне? Словно… ничего и не было.
Картрайт и сам не понимал, почему вдруг начал злиться. По меньшей мере, это было жестоко. Агате пришлось сначала терпеть ревность мужа, а вот теперь наблюдать странное негодование влюбленного в нее друга. На самом деле причина была проста: Уильям предпочел бы, чтобы она его ненавидела, а не смотрела вот так – взглядом, полным жалости.
- Знаешь, а Джордж отчасти прав, - глухо произнес лейтенант. – Если бы я учинил подобное прилюдно, меня бы судили, потому что речь идет о чести морского офицера.
Всего проще было бы солгать Агате, что его рождественская выходка была дурацкой шуткой, мимолетным помутнением рассудка или следствием обиды на Джорджа за что-то. Поступить так было бы милосерднее по отношению к Агате. Она с радостью приняла бы любую ложь. Теперь он это знал. Но язык не поворачивался, чтобы солгать. Уильям чувствовал, что в его сердце будто бы застрял огромный, гниющий шип, который он пытается наконец вытащить, проводя болезненную операцию прямо на глазах у Агаты.
- Знаешь, что самое ужасное? – Уильям подался чуть вперед, упираясь локтями в кресло. – Я ведь… уговаривал… тебя, что Джордж… мертв. Догадываешься, почему?..
Картрайт умолк, словно сам был потрясен своими словами. Он уже устыдился, что вновь дал волю чувствам. Агата абсолютно не заслужила того, чтобы он на нее злился.
- Я повинен не в том, что поцеловал тебя и не в том, что… люблю, - последнее слово мужчина произнес почти шепотом. – Агата, мне стыдно за то, что я рассчитывал, что однажды ты забудешь Джорджа и будешь со мной.  …Я вот только сейчас задумался, а что, если бы он и впрямь не вернулся живым…
Зеленые глаза Уильяма расширились, как у человека увидевшего нечто ужасное, и, спохватившись, он поспешно отвернулся, надеясь, что Агата ничего не заметила.

Отредактировано Уильям Картрайт (2013-08-16 17:44:21)

Вопреки требованию Агаты Уильям не сдвинулся с места, спокойно выдержав ее испепеляющий взгляд. Молчание. Он даже не пытался оправдываться или спорить. Только теперь, когда лицо лейтенанта Картрайта перестало выражать гнев, стало заметно, насколько сильно он устал.
- Мне стыдно за все, - тихо проговорил Уильям, продолжая заглядывать в глаза молодой женщине. – Сильнее, чем я сам себя наказываю, ты наказать меня не сможешь.
Он говорил правду. Самым страшным для него  была невозможность быть рядом с ней, говорить, слушать и видеть, просто смотреть, как она двигается, как разговаривает с детьми, раздает указания слугам и, самое главное, как тепло и заразительно она улыбается,  но именно этот приговор он уже вынес себе сам.
Холодную ярость, которой Агата его окатила, Картрайт воспринял как должное, отметив про себя, что Джорджу оказалось далеко до жены в выражении негодования и презрения. Даже теперь она была прекрасна. Уильям невольно залюбовался, хотя момент был неподходящий.
- Я должен был сказать тебе правду. Хотябы сейчас. Прости, я знаю, что поступаю жестоко, - надежда на то, что Агата поймет и смилостивится, была слабой, и все же Картрайт продолжал говорить. – Разве тебе нужно только видимое благополучие и друг, который прячет за пазухой камень?
Уголки губ Уильяма опустились, на переносице и на лбу залегли глубокие складки.
- Прошу тебя, Агата… Пожалуйста… Выслушай меня до конца, - да, он почти умолял. – После этого я больше никогда не покажусь тебе на глаза и не переступлю порог вашего дома. Обещаю.

Отредактировано Уильям Картрайт (2013-08-17 01:28:29)

- Я не желал смерти Джорджу! – впервые Уильям позволил себе повысить голос в присутствии Агаты. – Прости, но ты неверно меня поняла.
Как и Джордж, она, не дослушав до конца, выносила вердикт, но еще более жестокий. Уильям знал, что виноват, и не собирался отказываться от своих слов, но ощущал теперь, что в попытках все объяснить будто бы бьется о глухую стену. Каждое новое слово оказывалось болезненнее предыдущего, однако назад пути уже не было.
- Пойми, Агата, когда случилась эта трагедия, надежды было мало у всех, - Уильям заговорил тише, но волнение уже унять не мог и, его голос срывался. – Я оплакивал Джорджа, потому что знал, что в тех условиях, в которых он оказался, очень сложно выжить. Никогда я не стал бы тебя принуждать, мне просто хотелось надеяться, что однажды я смогу о тебе позаботиться, раз уж Джорджа больше нет. Так я думал, не желая, чтобы он погиб.
Картрайт поднялся на ноги, но подходить к Агате не стал. Сейчас он опасался приближаться к ней, чувствуя ее презрение даже на расстоянии.
- Агата… Я рад, что Джордж вернулся живым…
Сначала Уильям и сам не понял, откуда на его щеках взялась влага. Странно и неестественно глаза заволокло туманом. Режущий горло ком не позволил больше говорить. Уильям поспешно отошел к окну.
- Дай мне еще минуту, Агата, и я уйду, - глухо проговорил Картрайт после продолжительного молчания, не поворачиваясь к молодой женщине лицом.